Сергей Валентинович, мы встречаемся в субботу вечером у вас в офисе. Как вы вообще живете? Как выстроен ваш рабочий график?
Ну, чтобы быстро ответить: я в отпуске не был лет 25.
А выходные дни есть у вас?
Выходные – это значит, что я должен работать с семьей. Это тоже работа. Я должен встретиться, увидеть жену, внуков, детей. Это все семейные праздники какие-то, застолья. Но так получается, и это, возможно, ошибка, что я последние годы чаще в студии. Хотя нужно отдыхать. Каждый нормальный человек должен отдыхать.
Сергей Мирошниченко с дочерью Ангелиной Ашман
фото: школа кино «Индустрия»
Про тылы и цензуру
Получается, что ваша супруга держала тот самый тыл все эти годы.
Меня всегда, как ни странно, брутального такого человека, поддерживали именно женщины. Первая – мать, Людмила Ильинична. Отец ушел, когда мне было семь лет, и мать меня вырастила. Она была математиком из питерской интеллигенции, совершенно удивительный человек. Она и приобщила меня к культуре. Все книги, которые я читал, все поездки в Эрмитаж или в Русский музей – все от нее. Ее отец, мой дед, и его брат учились в первой гимназии, которую оканчивали Николай Бекетов и Владимир Вернадский, но никогда не кичилась происхождением. И она была волевая, сильная.
И второй человек, который прожил со мной 45 лет, а это очень сложно, – супруга Наталья. Она пережила многое: нищету, талоны, безденежье.
Надо сказать, что не всегда я был корректен в отношении нее. Совершал ошибки. Но она вытерпела. Она воспитала мне двух девочек. Обе жесткие, целеустремленные, самодостаточные, но она для них – бесспорный авторитет.
Сейчас всю себя вкладывает во внуков. Она у нас такой ангел, соединяющий всю семью. Какие-то наши выплески эмоциональные умеет тушить. Дочери повзрослели (известные документалистки Ангелина Ашман и Мария Финкельштейн. – Прим. ред.). У них свои взгляды на жизнь. Они хотят доказать свою правоту во всем. Надо уметь все это выслушать, понять. Но теперь отвечают за себя сами.
Есть тенденция – многие до 40 лет буквально продолжают оставаться детьми. Но это неправильно, это печальное наследие того периода, когда мы хотели сделать так, чтобы детям было хорошо, чтобы они никогда ни в чем не нуждались. Это чисто русская ментальность, в условиях рыночной экономики она нанесла вред. Мы правда воспитали инфантильное поколение.
Пока еще многое держится на старцах, детях советского времени. Они умеют быть сентиментальными, они уверены, что человек человеку брат, товарищ, друг. А та молодежь, что приходит нам на смену, часто более прагматична, холодна. При принятии решений часто рубят сплеча. Причем даже в руководстве страны наблюдаются такие люди.
Мария Финкельштейн
фото: smotrim.ru
Как это скажется в будущем?
Опасаюсь, это скажется на моих учениках последних наборов. Думаю, что им будет туго. Если, допустим, в советское время человек снимал фильм и он казался «неправильным», как у Элема Климова «Похождения зубного врача», то фильм клали на полку, но через год человек получал другую картину и начинал работать. Тогда понимали: художники рождаются редко, гении – еще реже, это халтурщиков полно. Можно было попросить подрезать, внести правки, в крайнем случае фильм уходил на вечное хранение до иных времен. Но никому в голову не приходило полностью закрывать путь в профессию и наказывать художника за, может быть, ошибочное, но свое мнение. А сейчас такое начинает происходить. И, на мой взгляд, это решения представителей поколения, которым сейчас 40–50 лет. Старшим некогда следить. Они сейчас заняты другими делами, более важными.
И вот этот момент – один из самых трудных. Ведь те, кто остался в стране, те, кто трудится здесь, в основном это люди, которые приняли бремя сложившейся ситуации и несут его каждый в своей мере. Но и художник он не может быть квадратным. Квадратный – это черный квадрат Малевича. Всегда есть какие-то нюансы, художник – это море нюансов, это море особенностей, и нельзя на него смотреть с точки зрения вот этого квадрата. Надо понять, что его беспокоит, что ему важно, если это не конъюнктура. Впрочем, конъюнктура – это уже не художник.
Чтобы понять, надо иметь определенную компетенцию. А этому ведь не учат?
Когда мы в советское время работали, всегда была цензура. Но цензором становился человек с хорошим образованием – либо с журналистским, либо с кинематографическим. То есть человек должен был знать и отличать Феллини от, допустим, Вуди Аллена. И он должен соответствовать уровню художника, с которым ведет диалог при помощи цензуры. А если диалога нет, человек не образован и считает, что, раз его назначили, он вправе судить? И забыл, что сказано: «Не судите – и не судимы будете, потому что каким судом судите вы, таким и вас будут судить потом».
Каждый цензор раньше был выдающимся редактором. Они нам читали, представляете, историю современного кино в институте. Они работали с Параджановым, например, или с Тарковским, они должны были соответствовать их уровню.
Но есть, например, студия «Остров», где вы, Сергей Валентинович, непререкаемый авторитет, который может прикрыть молодых и, может, быть тем самым медиатором между властью и художником. Это так работает?
Работало до какого-то момента. Что случилось? Во-первых, чтобы студия «Остров» существовала, нужен поток. Я же плачу аренду за это все. А чтобы был поток, нужно либо несколько дебютов запускать, либо ты должен делать сериалы. В связи с тем, что мы живем на таком, я бы сказал, культурном острове, я не хочу никого винить в этом. Но сравнивать то, что делаем мы, с тем, что делается даже в лучших проявлениях культурного мейнстрима, даже не приходится.
А ведь не везде так. Легко заметить по документальному конкурсу московского кинофестиваля, как растет Китай в документальном кино. К нам с коллегами почти каждый год присылают по несколько китайских картин, которые можно брать в конкурс. И многие из них стали выигрывать, а конкурс традиционно очень сильный.
Основатели студии «Остров» оператор Вячеслав Сачков, продюсер Александр Балашов, оператор Юрий Ермолин и Сергей Мирошниченко
личный архив
В этом году прекрасный победитель – «Тетушка Ху и ее райский сад» режиссера Пань Чжици.
Да, картина философская, очень умная. Девять лет человек снимал. Мы разбирали ленту со студентами. Это не просто наблюдение за женщиной со скромными финансовыми возможностями или история развития Китая. Это история художника в кадре, которым предстает героиня. Китайские режиссеры все чаще стали выходить на более серьезный уровень осмысления. Но даже не в этом дело.
Можно зарабатывать по-разному, но есть один легкий способ – понижать уровень производимого продукта до уровня массовых зрительских ожиданий. Документальное кино пока вне этого процесса. Но, понижая этот уровень, мы постепенно понижаем и общий культурный уровень в стране.
Почему в советское время развивалась культура? Почему человек в калошах, Суслов, которого так все всегда осуждали, сегодня видится выдающимся идеологом? Он назначил одного из лучших министров культуры – Фурцеву, у него уживались все направления искусства. Были деревенщики, западники, театр процветал, художники, композиторы. Конечно, кому-то что-то запрещали. Но такое обилие талантов: Товстоногов, Любимов, Эфрос, Гончаров, Стуруа, Шнитке, Свиридов и многие другие.
А все для чего? Требование времени, нужны были умные ученые. Нужны были инженеры и конструкторы, способные неординарно мыслить. А для них нужна была неординарная культура. Чтобы придумать ракету (я знал конкретных изобретателей), нужно, чтобы к ним в закрытый город приезжал Рихтер, чтобы в челябинском политехе, где они учились, был театр «Манекен» с Морозовым. Студенческий вроде бы. Чтобы Чингиз Айтматов приезжал туда. Понимаете, это была опция. Нужны были гении. А сейчас гениев не надо. Гений – это погрешность. А Россия без гениев не выстоит. Мы же не просто пространство с горами, с лесами, мы про высокий смысл. Как педагог вам говорю. Мало гения вырастить, нужно, чтобы государство его сопровождало. Давало ему возможность развиться дальше. Понимаете, сразу Меньшовыми не становятся, Михалковыми, Сокуровыми...
«Тетушка Ху и ее райский сад»
кадр из фильма
Говорят, в сопротивлении характер художника только крепче становится.
Я вот не думаю, что должно быть постоянное сопротивление. Из-за этого человек теряет огромное количество энергии, возможностей. Он бы мог сделать гораздо больше. Вот Норштейн, его «Сказка сказок» появилась не потому, что он на сопротивлении все делал, а потому что та организация, в которой он работал, создавала условия. Или, допустим, Пелешян, величайший гений документального кино. Он мог существовать только в той системе координат, в которой мог делать свои фильмы по пять лет. Но это вечные фильмы, их изучают во всем мире. Поэтому нужно создавать систему. Вот наша система получения грантов… Вы представляете, что выходит, допустим, Никита Сергеевич Михалков и защищает проект, и сидят люди, оценивают. И есть еще люди у нас в стране, цвет нашей культуры. Но почему нет госзаказов для них?
Допустим, у меня есть идея снять фильм о близких друзьях, которые еще живы. И вот я буду выходить и защищать этот проект. Мне скажут: что, не нашел темы серьезнее? БАМ расширяется, идет СВО... Хотя за последние три с половиной года я особо не увидел выдающихся произведений на эти темы.
Кроме документальных.
Да, документальные есть, но не только документальные должны быть. Во время Второй мировой войны сколько великих художественных фильмов было снято? Но я вам больше скажу: нельзя предложить Довженко бегать по полям с кинокамерой. Это неразумное использование ума человека. А вот если условному Довженко сказать: придумай что-то про Украину твою родную, появится фильм «Битва за нашу Советскую Украину». Там образы, которые он просил снимать фронтовых операторов, они есть. Это его картина. Или «Разгром немецких войск под Москвой». Никто ведь не знал, что завтра будет в битве за Москву. Но Сталин принимает решение, что надо снимать честную картину, в которой наши бойцы отстаивают в холоде, в грязи, в невыносимом напряжении свою столицу. Роль этой картины велика, это не только первый наш «Оскар», это демонстрация силы духа. Два человека великих, Варламов и Копалин, делавших фильм, не бегали по полям. Мне все время предлагают: не побегаете ли вы по полям, не поснимаете? Да нет, это молодые ребята могут делать.
Две работы серьезные сняты сейчас на эту тему. Это «Я иду домой» оператора Станислава Амбарцумова и режиссера Владислава Рыткова, они сами поехали снимать, и хорошо, что их поддержала ВГТРК. И Максим Фадеев – «У края бездны». Максим на этой войне с 2014 года, он сделал себя сам, вырос из обычного журналиста, из человека, фиксирующего войну. Фильм долго доделывали, тоже долго не было никакой поддержки, а сейчас на платформах он в лидерах по просмотрам.
На съемочной площадке
личный архив Сергея Мирошниченко
Вы говорили про инфантилов современных. Ваши студенты не такие?
Ну, у нас во ВГИКе, во-первых, конкурс большой очень. К сорока на место.
Есть из кого выбрать, в общем?
Есть. Но все равно я вам скажу, что появилось печальное наблюдение. Допустим, ко второму году есть люди, у кого нет воли. Потому что моя система – это жесткая система заданий. Мои снимают раза в три больше, чем все остальные во ВГИКе. А может быть, и в четыре. Каждый семестр у них по фильму. В других мастерских начинают с теории. У моих же фильм, семь или восемь заданий по монтажу, задания по операторскому мастерству. Вообще любой предмет, философия, этика, эстетика – я пытаюсь фиксировать на творческую задачу. Мои студенты все время должны решать творческие задачи, потому что они приходят из школы больными, ослабленными. За редким исключением. И вот ко второму курсу начинается расслоение. Такое у меня уже второй раз происходит, многие не выдерживают. Предыдущий курс у меня начинался с 20 ребят, осталось 13. Из них, надеюсь, 5–6 станут серьезными режиссерами.
И наверняка не будет уставать?
Старается не уставать.
О свободе и персональной войне
Какие у вас настроения накануне юбилея?
Когда наступает такой рубеж – 70, нужно каждому человеку, политик ли, режиссер ли, актер ли, задуматься, как подвести итог своей жизни так, чтобы о тебе остались хорошие воспоминания. У меня есть такой проект, который вне зависимости, хочу я или не хочу, он должен будет течь. Даже если мне не будут выделять ни одной копейки на него, что тоже может быть. Сейчас я заканчиваю фильм «Рожденные в СССР: 35 лет», у меня уже все смонтировано, мне нужно доделывать звук и цвет. Мне бы уже пришлось продавать мою единственную квартиру, но мои друзья Антон Андреевич Златопольский и Олег Борисович Добродеев, как всегда, поддержали.
«Рожденные в СССР»
кадр из проекта
Наша справка
В 1989 году телекомпанией «Останкино» совместно с британской телекомпанией Granada Television был запущен проект «7 лет спустя – советская версия», задуманный английским документалистом Майклом Эптедом. Цель проекта – наблюдение за детьми на протяжении долгого времени: каждый новый период – через семь лет. От СССР к работе был привлечен Сергей Мирошниченко, который отобрал 20 семилетних детей из разных уголков СССР и разного социального статуса. Через каждые семь лет Мирошниченко снимает новый фильм с теми же героями, прослеживая, как они изменились.
Эта картина ведь стала матрицей жизни новой России.
Может быть, поэтому и было так тяжело (смеется). А потом, ведь уже нужно снимать следующую часть через некоторое время. И так задержались с выходом.
Уже сколько мы ждем? Пять лет?
Да, но там были проблемы. Я выкупал права у Великобритании. Это тянулось несколько лет.
Зато все права останутся здесь теперь навсегда.
Кто его знает; если это не нужно будет следующему поколению, то не останется.
Слушайте, но это культовый неигровой проект!
А мне в некоторых ведомствах говорят, что мы знать о нем не знаем. Этот проект ведь чем интересен? Тем, что человек меняет мнение, у него меняется лицо. Он превращается во что-то новое, принципиально иное. Вот у меня там есть один герой, он радикален в своих суждениях в юности. Но в 35 лет он идет и голосует, допустим, за того, кого он осуждал. Уже лояльно. И не потому что сдался или боится наказания, он размышляет, он свободный человек, и мы все это видим. В этом много драматургии жизни. Все мы бываем радикальными. А иначе как? Мы не какие-то овощи. А уже в 35 человек может задуматься. У него есть дети, семья, и он более консервативен.
Ну, это если не встал в юности на путь, с которого свернуть сложно. Есть же люди с несколькими судимостями: первая в юности, потом пошло-поехало.
Судимость для меня сейчас не имеет никакого значения. Я снял как продюсер три фильма о тюрьмах.
У вас, простите, уголовник Солженицын, уголовник Жженов, кто там еще?
Юз Алешковский, Оболенский из фильма «Таинство брака», у меня Астафьев, он в ссылке побыл, непростая судьба.
Просто специализация ваша получается.
Это неслучайно. У меня дед, будучи инженером-электриком, строил по плану ГОЭЛРО теплоэлектростанции. И он по доносу в 1938 году попал в тюрьму, слава Богу, остался жив, выдержал все эти испытания, а через два года Берия начал вытягивать специалистов. И дед, оставаясь все-таки врагом народа, строил на Урале теплоэлектростанцию для металлургического комбината.
Вячеслав Сачков, Георгий Жженов и Сергей Мирошниченко на съемках документального фильма «Георгий Жженов. Русский крест. От тюрьмы и от сумы...»
личный архив
Об отце
Сейчас очень много про путь России спорят, решают, по какому нам всем стоит идти.
Я в этом отношении одно могу сказать. Если мы разделимся внутри, то погибнем. Поэтому нужно найти в этом споре силы и вступить в диалог.
Не хотелось бы глобальной войны.
Я Отечественную войну знаю на ощупь. Отец был ранен. И я, когда играл в машинки ребенком, катал их по нему, объезжал ямки от ранений, и там вздымались железные маленькие осколки во многих местах. Он у меня был слепым, абсолютно. Под Прагой это случилось за 20 дней до окончания войны. Рядом взорвался фаустпатрон, сожгло лицо, лишило зрения. Он был сильный, хороший, интересный человек, очень умный. В 17 лет пошел на войну, школу окончил уже после. Затем истфак. Потом защитил кандидатскую, профессор. Он стал лауреатом Премии Ленинского комсомола за воспитание молодежи. Воспитывал всех, кроме меня (смеется). Вот сейчас про наставничество часто звучит. Это его тема. Он преподавал в нескольких политехнических институтах. Ему особенно были интересны люди, которые что-то умеют руками делать.
Нам скоро предстоит опекать и заниматься новым поколением ветеранов, учиться любить их заново. Это будет трудно. Труднее даже, чем провожать их на фронт. Это серьезный вызов нашему государству.
Вот моя мать, она вышла замуж за слепого, без образования человека. И она с ним прошла все этапы, отдала часть своего таланта. Она очень талантливым человеком была.
Я водил своего отца поводырем с пяти лет. Представьте, веду отца через улицы до остановки. Мы садимся, едем. Привожу его к институту, провожаю в аудиторию. А мне пять лет. Я помню это напряжение, как смотрел на каждую трещину в асфальте. Я помню, что он был всегда подчеркнуто хорошо одет, ботинки должны были сиять, а рубашка и брюки идеально выглажены. Так, я, наверное, и стал документалистом – вот это напряженное вглядывание и внимание к деталям.
Сергей Мирошниченко, 1990 год
личный архив
О Брежневе и мощи любви
В некоторой степени вы и сегодня поводырем трудитесь.
Я не думал никогда, что так выйдет. Родители – педагоги, и это, конечно, сказалось. Но преподавать я пошел по просьбе мастера. Мой мастер – Кочетков Александр Степанович, оператор. Он и с Карменом работал до этого. Очень честный человек. Помню, когда умер Брежнев, он пришел и сказал: умер великий руководитель государства. Мы все как-то с ехидцей эту новость восприняли, так как к нему как герою анекдотов относились. Мастер подошел к окну, и я увидел, что у него слеза. Он сказал: когда-нибудь, пройдет много лет, и вы поймете, какой уровень был у этого человека. Он его лично знал.
Так вот, чтобы не было вот таких безумных вещей, которые происходят сейчас во всем мире, нужно все время искать руку друга. Вашему поколению предстоит большая работа. Не могут жить рядом люди и желать перерезать глотку друг другу. Иначе все повторится. Вот у меня учатся сейчас на курсе поляки и болгары. У меня учится девочка из Донбасса, из Лисичанска. Из Абхазии, из Китая. Моя задача – воспитывать интернационализм, дружбу, взаимопомощь, уметь находить вместе решение сложных вопросов. Никто об этом не думает. Мы уйдем, поколение с советской ментальностью, и кто будет этим заниматься?
Ну а как мы можем изменить сложившуюся ситуацию?
Мощью любви. Мощью просто колоссальной. Это не любовь, которая сродни смирению. А мощное чувство любви. К своей Родине, и к тем людям, и к себе. Кто-то уедет. Даже у меня некоторые уехали из воспитанников. Талантливые очень люди. Ничего не сделали пока там. А те, кто остались, сделали. Я горд, что мои ребята выиграли и «Золотого орла», и «Серебряного Георгия», номинировались на «Оскар» (речь о Максиме Арбугаеве. – Прим. ред.). И до сих пор выигрывают, несмотря на закрытость полную. И нет у них ничего против своей страны, против власти. Вот таких людей сразу надо двигать. Но их еще не любят. Придумывают какие-то препоны. Ведь вот для чего идеолог существует? Для того, чтобы тушить зависть в культурной среде, давать возможность расцветать всем направлениям, следить за тем, чтобы были те люди, у кого здоровые корни. Если корни у дерева здоровые, то будет хороший сад.
Зачем нам страна без культуры? Это что, территория для того, чтобы редкоземы добывать? Или нефть? Если так, тогда все бессмысленно, тогда за что мы все бьемся-то? Это ведь основа любого государства. Нет у тебя Рахманинова или Прокофьева, Шостаковича – таких совершенно разных композиторов? А что у тебя есть взамен? Рекламные агентства? Идем дальше. Низводим Пушкина до уровня пацана, замахиваемся на великих. Это плохо кончится. Об этом стоит думать.
Знаете, у меня были знакомые среди братвы. Я ведь сам с Урала. Я знал тех людей, но даже они всегда стремились к культуре, занимались самообразованием всю жизнь. А потом финансировали многие проекты, самые неожиданные, даже те, которые не были им близки.
А мы сейчас будто застыли и не движемся. Вот арт-кино на телевидении показывают только на Первом канале. Хотя я работаю с ВГТРК, люблю Олега Борисовича Добродеева, он много сделал для меня. Но я смотрю, что у Константина Львовича Эрнста есть иногда лакуны, в которых он показывает документальные фильмы для думающих зрителей, но и этого очень мало. На платформах я ожидал, что будет встречное движение к каким-то картинам артистическим. Нет, у них часто подход еще более телевизионный. Зачем? Платформа – это библиотека. Не может вся библиотека из одного жанра состоять. Если так будет продолжаться, мы зайдем в тупик. Нужно разнообразие, обязательно! Хотя не все так плохо. Много сделано. Очень много сделано. И среди 40-летних много людей талантливых. Это не все масса, состоящая из каких-то злодеев. Это обязательно надо сказать!
«Уральское дерби»
кадр из проекта
О необычных учениках и усталости
Для меня фильм, снятый вашими учениками, «Уральское дерби» – одна из лучших неигровых картин за последние лет десять, без шуток!
Там очень талантливая пара людей. Это Арсений Кайдацкий и Юлия Серьгина, очень одаренный человек. Но у меня много таких необычайных людей. Я к Юле Бобковой собираюсь на премьеру на днях. У нее очень неплохая картина новая про художника Анатолия Белкина.
Особенно когда ты документалист.
Россия – не только территория, это самый большой мешок возможностей. Здесь так много интересного происходит, нигде в мире так много не происходит. Мы живем во время СВО, у меня вот здесь, на Никитской, пируют, а где-то на Урале молодые ребята в цехах делают сейчас какие-то вещи, которые соперничают с Силиконовой долиной.
У нас должны появиться в кино сюжеты про человека, пришедшего с войны. У нас должны появиться женщины, которые ждут. У нас должны появиться женщины одинокие, которые потеряли своего кормильца. Как они живут? Как им жить?
После Великой Отечественной войны, чтобы восстановить население, женщины-одиночки были просто на престол поставлены, их было очень много, и ими занимались. Они же и веру нашу протащили, все эти люди.
Боитесь снимать про войну? Но про людей… Про людей снимите. Администрация президента финансирует сейчас Фонд поддержки регионального кино. Я приехал к ним на семинар, увидел много молодых интересных людей. Такое блестящее движение от разговоров о поддержке к самим ребятам. Ребята хотят учиться, хотя сами что-то сделали уже. И очень хорошо, что их проекты поддерживает сегодня государство. И там есть энергия и нет того инфантилизма, о котором я говорил.
Неслучайно картина «Зимник», которая была на Московском фестивале в этом году, получила много дополнительных призов. Она сделана сибирскими людьми. Парнем, который работал в рекламе, и моей студенткой Юлией Бывшевой. Она и сама уже выпускает своих студентов в иркутском филиале ВГИКа. Я ею горжусь. Она поехала в Сибирь сама. Долго уже там работает. Она сильная, талантливая, интересная девчонка. Уже не девчонка, уже личность, уже коллега моя. Ей было страшно ехать туда после института. Вот таким, как она, надо помогать. Потому что благодаря им придут еще другие люди. Она приведет за собой еще студентов в профессию. Вот таких людей надо беречь. Я не знаю, кто это должен делать, но должен быть человек, который занимается этим. Это и есть внутренняя политика государства.
А у вас был момент после переезда в Москву, когда вы хотели бросить все и уехать в Челябинск?
Сейчас я все бросил бы да уехал. Все потому, что я устал от каких-то вещей. Думаю, что мне нужно сосредоточиться на чем-то важном в конце жизни. У меня в Челябинске есть квартира матери, я не знаю, продавать ее или не продавать, вот сижу, думаю. Но… У меня же все зависит от цикличности, у меня студенты. Сейчас осталось два курса, а меня зовут еще преподавать в «Индустрию». Я Фёдора Сергеевича (речь о Фёдоре Бондарчуке и организованной в 2017 году вместе с продюсерами кинокомпании «Водород» Александром Андрющенко и Михаилом Врубелем школе кино и телевидения «Индустрия». – Прим. ред.) хорошо знаю, мы дружим, и он талантливый человек, на мой взгляд. Если он зовет, то, я думаю, надо помочь.
На лекции в школе кино «Индустрия»
фото: пресс-служба
Так сделайте филиал в Челябинске – и все сойдется.
Может быть, может быть. Я бы сделал. У меня есть хорошие товарищи с разным взглядом на киноискусство. У меня хорошие отношения с Никитой Сергеевичем, у которого своя киношкола. Но еще с института я общаюсь и с Сокуровым. У Александра Николаевича было два выпуска: один в Нальчике, второй в Санкт-Петербурге. У него ребята крепкие были, не все остались в стране, но те, кто здесь, работают и фильмы запускают.
Каким будет следующий период в истории России?
Надеюсь, будет период созидания, строительства. Нужны будут люди, которые способны многое построить. К сожалению, много будет руин, разрушенного. В том числе и во взаимоотношениях. Нужны будут люди с очень серьезным созидательным мышлением. Еще, если вдруг придут те, кто станет осваивать средства, Россия больше не выдержит этого. Эта вот система освоения средств, распила должна замениться созиданием. В кино ли, в литературе ли, в строительстве мостов или городов. Должен поменяться вектор для сохранения нашей Родины. Поверьте, это легко. Такие люди у нас в стране есть. Их много, и они талантливые. Нужно просто поменять вектор. Мне кажется, период первоначального накопления капитала закончился. Пора отдавать. Нужно делать дело. Нужно заняться корнями. Корни должны быть здоровыми. И тогда смоковница будет плодоносить.
Заглавное фото: телеканал «Россия Культура»