Илья, анализируя сегодняшний российский контент, приходишь к выводу, что основная масса производителей эксплуатируют одни и те же сюжеты. Это лень или отсутствие творческого потенциала?
Тех, кто способен, можно перечесть по пальцам: Андрей Золотарёв, Дарья Грацевич, Илья Куликов, Сергей Тарамаев и Любовь Львова, Олег Маловичко и вы. Может, еще двое.
У вас конкурентное поле? Вы как друг к другу относитесь?
С уважением. По крайней мере, с Олегом и Андреем мы дружим. Но конкуренции никакой не наблюдаю. Всем хватает работы, и мы редко пересекаемся. Если предлагают один и тот же заказ, созваниваемся, уточняем: «Старик, мне предложили, ты как?» Если отказался, уточняем почему – и так далее…
Илья Тилькин
фото: Анна Цветкова
Как вы оцениваете творчество коллег? Киносреда-то у нас завистливая…
Почему бы не позавидовать по-хорошему, когда хорошо? Но вообще стараюсь выключить в себе профессионала, смотрю как обычный зритель. Могу заплакать, могу засмеяться и очень кайфую, когда это происходит. Пишу потом ребятам, с удовольствием поздравляю.
Когда такое было в последний раз?
В мае, как только посмотрел «Трассу», тут же написал Олегу Маловичко, что он бесконечно крут. А совсем недавно хохотал на «Подслушано в Рыбинске»: проглотил во время длинного перелета, мешал соседям спать. Пользуясь случаем, шлю респект Ивану Баранову и Петру Тодоровскому. В общем, искренне радуюсь за коллег.
В самом низу пищевой цепочки
Золотарёв то же самое говорит: «Мы все вместе прокачиваем индустрию. Если у коллег получается хорошо, значит, общий уровень индустрии растет». Вы так же считаете?
Вы сейчас про продюсеров?
И когда я несколько лет подряд был экспертом сценарного совета в Фонде кино и надо было за месяц прочитать 40 сценариев, читал их от первого до последнего слова, потому что понимал, сколько труда в это вложено. Не скажу, что это доставляло сплошное удовольствие, но я сознательно тратил время из уважения к своим коллегам. Было бы круто, если бы сценаристы чувствовали такое же уважение со стороны всей индустрии.
Илья Тилькин
фото: Анна Цветкова
А со стороны зрителей?
Когда читаешь презрительные комментарии в духе «что курили сценаристы?», хочется спросить: а вы что, читали сценарий? Впрочем, и вопрос риторический, и ответ очевиден: зритель как раз не обязан читать сценарии и чаще всего в своих оценках прав. Просто он смотрит фильм, а фильм – это никогда не то, что написано в сценарии.
Неужели никогда?
То есть вы против того, чтобы вносить изменения в сценарий в процессе съемок, для вас написанное – догма?
Да нет, конечно. Случаются непредвиденные ситуации на съемках, и есть реальная необходимость что-то менять. Скажем, артисту, хоть убейся, не ложится какой-то диалог или что-то технически не удалось снять, и надо переписать сцену. Это процесс, это живое.
Я никогда не относился к написанным словам как к чему-то высеченному в граните и всегда говорил и режиссерам, и артистам, что я написал мелодию, а они делают аранжировку. И когда это сделано талантливо, я только аплодирую. Но когда явно меняется тональность, слышна фальшь и я вижу, как история становится хуже, но ничего сделать с этим не могу, поскольку выключен из процесса, это досадно. Потому что я-то точно не за амбиции свои переживаю, а за кино.
Может, стоит присутствовать на съемочной площадке, чтобы хотя бы была иллюзия контроля?
А если не зовут?
Пробираюсь тайком, прикидываюсь «массовкой», прячусь под плейбэком и хлопотливо подсчитываю изменения в сценарии… Если серьезно, отношусь спокойно, поскольку давно понял: если хочешь, чтобы все, что ты пишешь, слово в слово было реализовано, надо идти в писатели, а не в сценаристы.
Фёдор Бондарчук и Илья Тилькин на съемочной площадке
фото: личный архив
О писателях мы обязательно еще поговорим, но вначале спрошу: а юридически никак не регламентировано, что все правки должны согласовывать со сценаристом? Таких пунктов в контрактах не существует?
Может, где-то и существует, но я таких контрактов не встречал. Но, во-первых, у нас наконец началась эра шоураннерства, что как будто предполагает появление таких условий. Ведь шоураннер по определению главный по творчеству. А во-вторых, бывало такое и без контракта. Например, когда снимался фильм «Григорий Р.» про Григория Распутина, я приехал на площадку, и ко мне подошла Ингеборга Дапкунайте, игравшая императрицу Александру Федоровну, говорившую с царем, как известно, в основном по-английски.
«Илья, – говорит Ингеборга, пока я пытаюсь как-то осознать, что она в принципе знает, как меня зовут. – Извините, но вы написали такую фразу, что ее на английский дословно не перевести. Вы не возражаете, если я здесь скажу вот так-то и это будет означать вот то-то?» У меня просто челюсть отвалилась от неожиданности. «Ингеборга, – говорю, – вам в принципе все можно, зачем вы спрашиваете!» А она удивляется: «Как это – не спрашивать? Вы же работали, над каждым словом думали, это же очень важно!» Я чуть не разрыдался.
Но это было один раз за 26 лет! А сейчас у меня отваливается челюсть, когда я вижу, как люди в кадре говорят такое, чего я не только не писал, но этого в принципе не может быть в данной конкретной сцене. Тем не менее оно там почему-то есть. Как и моя фамилия в титрах. А потом в соцсетях начинается шоу «Что курили сценаристы?».
Никогда не хотелось снять свое имя с титров, как однажды поступил писатель Алексей Иванов, сняв свое имя с экранизации «Тобола»?
Да? Не скажете, откуда?
Но вы до сих пор злитесь?
Конечно. Это же единственное, что может позволить себе сценарист в России, – снять имя с титров. А ты еще попробуй добиться того, чтобы тебе показали то, что снимается! Чтобы прислали сценарий, который после тебя написан! В общем, чтобы успеть снять имя, надо сильно постараться. Я знаю коллег, которые бьются до последнего, идут в суд и так далее… Но я в этом смысле человек ленивый и вообще ненавижу конфликты. Просто стараюсь не работать с людьми, способными дать к ним повод. И уверен, что больше такого не случится, потому что два года назад – о счастье! – сбылась моя мечта: у меня появился великолепный агент Аня Куркина, и я теперь чувствую себя во всех смыслах защищенным.
Владимир Машков, Илья Тилькин и Ингеборга Дапкунайте
кадр со съемочной площадки сериала «Григорий Р.»
Все неприятные разговоры берет на себя агент?
Илья, назовите максимальное количество драфтов, которое случалось с вашими сценариями.
А кто-то ограничивает их количество?
Сейчас в моем стандартном договоре указано не более трех драфтов. В принципе это логично: если не получается с третьего раза, это говорит о творческой несостоятельности автора, он просто не справляется. Либо заказчик, что часто бывает, сам не знает, чего он хочет, на ходу меняет свои представления «о прекрасном», не может четко сформулировать задачу. Но я стараюсь такие вещи не юридически решать, а по-человечески. Несколько раз бывало, когда мы с продюсерами оказывались в этой точке и расходились миром. С другой стороны, если ты сам понимаешь, что недоделал, недокрутил, или появляется какая-то новая классная идея, а ты вроде как уже выполнил свои обязательства по договору и деньги получил, то почему бы не довести все до блеска? Мне кажется, странно ограничиваться только договором, это же не сборка деталей по инструкции, а творческий процесс.
В финансовой градации сценарист на каком месте стоит? Он зарабатывает больше или меньше режиссера?
Про Распутина, Машкова и «Карточный домик»
Откуда вообще берутся истории? Вам поступает заказ? Либо в голову пришла идея и вы предлагаете?
А где вы сами ищете сюжеты? Личный опыт или наблюдения?
Индустрия живет трендами, и у нас на экранах идут сплошняком сказки, маньяки, вампиры. Что вам предлагают и как вы реагируете?
С юмором. Но никогда не оцениваю предложения с точки зрения «тренд это или не тренд». К тому же не очень верю, что могу гарантированно написать хит, как Андрей Золотарёв. Меня должен зацепить герой, я хочу увидеть в нем какой-то парадокс, почувствовать его личную драму. А уж если герой – реальный исторический персонаж, то мне важна возможность открыть его с какой-нибудь непривычной стороны, отодрать ярлык. Пару раз удавалось. Кстати, почему-то считается, что я специалист по историческим драмам и байопикам, поэтому мне предлагают все больше не сказки, а биографии. От какого-нибудь Ильи Муромца и Александра Невского до самых современных персонажей.
«Григорий Р.»
трейлер сериала
Ну это понятно, ваши герои – Годунов, Распутин…
Ну да, но в то время такими трендами и не пахло. Меня ужасно привлекло в этих героях то, что никто толком не знал, что это были за люди такие. Распутин – ходячий ярлык: интриган, пьянь, развратник, зло в чистом виде, но так же не бывает… Я искал живого человека и, кстати, долго сомневался, что найду: я ведь ленинградский школьник, который раз сто ходил в Юсуповский дворец, читал Пикуля…
…и смотрел «Агонию» Элема Климова, наверное?
Это ведь они, Юсупов и Пуришкевич, написали широко распространенные мемуары, в которых хлопотливо объясняли, какой гнидой был Распутин и почему его необходимо было убить. И когда я это вдруг понял, мне действительно захотелось хотя бы какой-то справедливости, как-то расширить рамки и посмотреть на него как на человека. Тогда мы и стали делать это кино.
А с Годуновым случилась вообще смешная история. У меня был контракт, я писал сценарий про Суворова. Мы сидели на «Мосфильме» с заказчиками. Я, захлебываясь, рассказывал про Суворова то, что про него, опять же, мало кто знает: и какой он был тонкий поэт, и какой у него был на самом деле рост, и как он страдал в неудачном браке, и еще много чего интересного. И вдруг в комнату зашел один очень Большой Продюсер. Послушал немного и говорит: «Ну что вы опять про каких-то супергероев? Нам нужен наш “Карточный домик”». А в те времена об этом только ленивый не заговаривал. «Наш Сопрано», «Наш “Во все тяжкие”», «Наш “Карточный домик”» и так далее. А когда я спрашивал: «Вы серьезно? Вы реально считаете, что мы можем написать и снять историю, такую, как “Карточный домик”? По чесноку?», разговор обычно заходил в тупик. А тут я вдруг говорю: «Да пожалуйста! Давайте сделаем “Карточный домик” про Бориса Годунова».
Худородный амбициозный боярин, изначально не имевший ни единого шанса на престол, втирается в доверие к Ивану Грозному, выдает замуж за его сына родную сестру и захватывает безграничную власть, после чего правит на Москве вместе со своей женой (на минуточку, дочерью Малюты Скуратова), не гнушаясь самыми подлыми интригами… «Чем, – говорю, – не “Карточный домик”?» Большой Продюсер вышел, а через какое-то время мне позвонили и сказали: «Суворова откладываем и пишем Годунова».
И что, получился «Карточный домик»?
В общем, с «Годуновым» не вышло. А с Распутиным получилось? Реабилитировали его?
По-моему, получилось. По крайней мере, у меня есть «документ»! Пришел в Петербург по почте из Иерусалима, без обратного адреса. Подписано: «Ваш Григорий Р.». Содержит благодарность за то, что «помогли восстановить доброе имя». Ну и судя по тому, как меня с наслаждением клеймили «отмывателем» и «отбелителем», да, мы свою задачу выполнили. У нас получился другой Распутин, такого еще не было.
Владимир Машков
кадр из сериала «Григорий Р.»
Какой?
Безусловно талантливый человек, оказавшийся не в том времени и не в том месте, не выдержавший испытания медными трубами. Но очень старавшийся быть верным, извините за пафос, вере, царю, Отечеству. В финале фильма Керенский спрашивает у следователя Свиттена: «Так кто же, по-вашему, был Распутин?» И получает ответ: «Русский человек».
Вы, когда пишете, сразу представляете актера, который будет играть? Распутина писали на харизму Владимира Машкова?
Представьте себе, приезжаю к нему знакомиться. Захожу, сажусь. Передо мной на столе мой сценарий. Восемь серий, страниц четыреста с лишним. Листаю, а в нем ни одной чистой оборотной страницы – все исписаны от начала до конца. Выяснилось, что Машков знает весь сценарий близко к тексту, а свою роль вообще наизусть. И он берет и играет мне весь сценарий за всех персонажей, попутно обсуждая его со мной.
А какими замечаниями был исписан сценарий?
Потрясающе! Кто еще так работает в нашей индустрии?
Евгений Миронов так работает. Так работает Юрий Стоянов. Алексей Серебряков… Наверняка не только они, но они это делали на моих глазах. Так что я везунчик в этом смысле.
В поисках брата, или Как олигарх Потанин над сериалом работал
Давайте поговорим про извечный вопрос – поиски героя. Кто он, сегодняшний герой, почему не появляются персонажи уровня «Брата», ставшего символом поколения?
Мне кажется, что никаких «новых» героев со времен Аристотеля не появилось. Да и что нового в герое фильма «Брат»? Парень из народа с понятными, почти наивными представлениями о добре и зле. Его моральный кодекс прост, но тверд: он защищает слабых, не терпит предательства и несправедливости. И, что важно, может постоять за себя и других. Думаю, согласно требованиям времени в девяностых у нас таких героев пытались клепать пачками. Такой условный «Афганец-Крестоносец-По-Прозвищу-Зверь». А «выстрелил» Данила Багров. Почему? Потому что это настоящее искусство. Потому что это художественный образ, настолько выпукло и выразительно созданный, что не мог не стать культовым.
Сейчас как будто бы киноиндустрия должна осмыслить СВО: какими вернутся люди с фронта, как их тут ждали, то есть представить истории, на которых в свое время взлетел американский кинематограф с фильмами «Таксист», «Охотник на оленей»... Но мы ничего подобного не видим.
Пока не видим. Но увидим, всему свое время. В каком-то старом фильме у почтальона спрашивали: нет ли писем, а тот отвечал: пишут! Уверен, пишут. Только роль кино сегодня совершенно не та. В детстве мы выходили из кинотеатра с особенным чувством. Мы были вдохновлены увиденным, нам хотелось пожить этой жизнью. Нам хотелось быть такими, как эти герои, которых нам показывают. Но не потому, что они призывали нас быть такими, как они, а потому, что они совершали какие-то прекрасные поступки, которые и нам хотелось совершить, потому что они были вот такие – необыкновенно привлекательные и сильные…
Так почему этих пассионариев сегодня практически нет в кино? Героями становятся невротики, люди, пребывающие в депрессии, скучные, не витальные…
Возможно, потому, что человечество все больше атомизируется и мало кто понимает, чем можно вдохновить человека, который больше занят принятием себя, личностным ростом и разбором своих травм, чем неудержимым желанием жить полной жизнью, любить и делать добро. Современным «геройским героям» зритель не верит: жизни в них не больше, чем в рекламных постерах. Зато пафоса и навязчивых императивов хоть отбавляй. А вот герои-аутсайдеры никого ничему не учат и не навязывают зрителю, как надо жить и каким надо быть. Им бы с собой разобраться. И это вызывает доверие. Трудно сказать, хорошо это или плохо, но так обстоят дела.
«Минута тишины»
трейлер проекта
Но вы вот представили неожиданного героя в сериале «Минута тишины» – это бизнесмен. В нашем сознании олигарх – это какой-то негодяй, который украл, ведь «в основе любого капитала лежит преступление». И тут вдруг вы показываете симпатичного богача, да еще с амнезией – человека, который себя начинает узнавать заново. Как вам было работать с такой темой?
Я эту историю внутренне посвящал своему папе. Отец был одним из первых российских постперестроечных предпринимателей, которые абсолютно по чесноку строили бизнес. Это все происходило у меня на глазах.
Самое главное, что я из этого вынес: есть такая работа – зарабатывать деньги, и она не лучше и не хуже других работ. Это профессия. Кто-то занимается ею честно, а кто-то – нечестно, тем не менее это работа. В этой работе есть своя красота, и она в игре ума, быстроте реакции, парадоксальном взгляде на ситуацию. В ней, безусловно, востребован особого рода талант. Этот талант я видел на примере своего отца. И мне очень хотелось эту красоту передать.
Ну а бизнесмен Потанин, ставший автором идеи этого сериала, вас как-то направлял?
Екатерина и Владимир Потанины на премьере сериала «Минута тишины»
фото: Илья Золкин
Да, такое врачи про медицинские сериалы часто говорят.
Часто. Но у меня, кстати, есть «в анамнезе» медицинский сериал, который называется «Крестный» (суть сюжета – военный врач в составе российского контингента в Косово становится единственным специалистом, оказывающим помощь сербским женщинам и принимающим у них роды, за что получает прозвище Крестный. – Прим. ред.), он написан по реальным событиям. Прототип главного героя – мой близкий друг, принимавший роды у моей жены и на моих глазах спасший ей жизнь. Посвящая ему этот сценарий, я очень много сил потратил на то, чтобы не накосячить. Очень доволен, что и тогда рекламаций не было.
Возвращаясь к Потанину, каковы были его пожелания?
Чтобы что? Чтобы зритель понял, что бизнесмены – люди с рефлексиями?
У этих людей, и Потанин – яркий представитель такого типа, мозги по-другому устроены. Для них все, что происходит в жизни, – это бизнес-проекты. Они ко всему подходят как деловые люди и решают вопросы, исходя из своих деловых принципов.
Потанину понравилось то, что получилось?
Это было его пожелание, чтобы Цыганов играл главную роль?
И он остался доволен Цыгановым?
И Цыгановым доволен, и вообще в целом доволен тем, что получилось.
Хочу вас спросить как музыканта. Вы не почувствовали фальшь в этом сериале в любовной линии? Странная история: бизнесмен допускает психолога, в которого влюблен (Ольга Лерман), до всех своих дел...
Евгений Цыгнов и Ольга Лерман
кадр со съемочной площадки сериала «Минута тишины»
Для меня есть два недопустимых сценарных крючка, после которых я не сильно расположена смотреть историю: это когда беременная героиня падает с лестницы и когда герой страдает амнезией. У вас в сериале амнезия есть. А что для вас является недопустимым крючком?
У меня нет недопустимых сценарных приемов. Мне кажется, что, если работает, оно и хорошо. Женщина весь фильм ждет мужчину, который не явился на бракосочетание, а когда он появляется, она говорит с ним с одной стороны витрины, а он с другой… Ну что это? Такой штамп! Люди разговаривают через стекло. Тем не менее я могу это смотреть бесконечно (речь о фильме «Любимая женщина механика Гаврилова» Петра Тодоровского-ст. – Прим. ред.). И студентам своим показываю как одну из лучших сцен о любви.
То есть смотря как снять?
Пытался ли Потанин что-то выкинуть, настоять на своем варианте истории?
Знаете, я вообще-то очень не люблю писать истории про реальных людей, особенно здравствующих ныне. Просто потому, что естественный, документально сохраненный ход событий очень сложно кинематографично упихать в драматично развивающуюся историю. Несмотря на то что ты с реальным героем вроде договариваешься, что мы не документальный фильм делаем, потом начинается катастрофа, она разрастается. Мы все помним скандал с фильмом «Движение вверх», а сколько еще таких примеров… Поэтому я в 99 процентах случаев отказывался от такого рода предложений, понимая, что потом с героями придется биться насмерть, а мне совершенно не хочется этим заниматься. А с Потаниным получилась другая история. Мы «на берегу» договорились, что он не будет настаивать на «документальности», а позаботится о правдоподобии. И все, о чем мы договорились, было самым скрупулезным образом соблюдено. Это раз. Два. Представьте себе: мы только познакомились, и он спросил меня, как я работаю. Ему было интересно. Я стал рассказывать, хвост распустил, чуть ли не теорию драмы начал объяснять. Он внимательно меня выслушал. Началась работа, и он, прочитав очередной драфт, вдруг стал со мной говорить так, как мало кто из редакторов разговаривает, на высоком профессиональном уровне. Человек применял термины «точка невозврата» или midpoint. У меня было ощущение, что он сбéгал на курсы сценаристов, настолько врубился в эту тему! Он не сделал ни одного замечания, которое не укладывалось бы в драматургические рамки. Абсолютно все предложения были по делу. Мне даже не на что было обижаться. С какими-то я спорил, и мои аргументы принимались. Какие-то я с ходу принимал в работу. Меня изумляло, как человек может просто с нуля въехать в профессиональные подробности.
А ему вообще этот сериал зачем?
Но история эта придуманная, правильно? Никакой бизнесмен не терял память в восточной стране во время землетрясения?
Придя в себя, ваш главный герой свободно общается на фарси…
Он же, кажется, из дипломатической семьи?
Слушайте, ну я не верю, что Потанин не работает на себя. Про «Норильский никель» много всяких историй ходило.
Илья Тилькин
фото: Анна Цветкова
От «Бандитского Петербурга» до «Библиотекаря»
Вы часто адаптируете известные книги в сценарии – «Тихий Дон», «Сердце пармы», «Библиотекарь»... Шолохов вам претензии не предъявит, а как с живыми авторами – Алексеем Ивановым, Михаилом Елизаровым?
Это работа в тандеме?
Скорее в контакте. Я обращаюсь, когда мне что-то непонятно, советуюсь, иногда прошу что-то додумать, чтобы самому не наломать дров в важных вещах. Мне кажется, если продюсеры покупают права на произведение, то им понравилась книга, а не титульный лист. Вот я и пытаюсь экранизировать авторский замысел, не стараясь взломать сюжет или переписать его по-своему. Возможно, истоки моего бережного отношения связаны с тем, что вообще-то в профессию меня привел как раз писатель – Андрей Константинов.
Мне кажется, у Андрея Константинова не литература, а публицистика. В отличие от Шолохова, скажем.
А вы как к этому этапу своего творчества относитесь?
Режиссер «Гения» и «Палача».
Андрей привел меня к нему, я что-то умное пытался лепетать, умирая от ужаса, а он просто достал из ящика стола папку, положил передо мной и сказал: «Вот так надо писать. Номер сцены, потом описание, потом герой, потом диалог». Я взял папочку и ушел писать. Так и пишу до сих пор. И считаю «Бандитский Петербург» важной частью своей школы.
И как вам, в общем-то взрослому человеку, знающему про реалии 90-х все, было переходить в жанр фэнтези? Вот у меня то ли мозг так устроен, то ли возраст уже, но я не подключаюсь к героям фэнтези, не верю им, не сочувствую. А у вас получилась достаточно успешная экранизация «Библиотекаря». Как было это адаптировать?
Безумно интересно. Впрочем, «Библиотекарь» в конечном счете получился не совсем таким, каким был задуман. А герои там – обычные люди, какая разница, в волшебном мире они живут или нет. Они же страдают, любят, мучаются, чего-то боятся, над чем-то смеются вне зависимости от того, какой мир вокруг них расцветает. Это просто такой прекрасный соус, который дает возможность создать больше напряжения, придумать яркие приключения, заставить зрителя острее переживать. Мы читаем сказку «Волшебник Изумрудного города» и переживаем за героев не потому, что они железные, соломенные или просто говорящие животные. А потому, что они верные, умные и храбрые, хотя сами об этом не подозревают.
Мы сидим в кинотеатре и рыдаем в три ручья, когда нечто человекоподобное тонет в раскаленном металле и говорит: «I’ll be back». Зачем переживать за какую-то металлическую болванку? Тем не менее мы же плачем в этот момент. А это значит, что неважно, фэнтези это или не фэнтези.
А какую бы вы книгу из той чудесной библиотеки взяли бы себе?
«Библиотекарь»
трейлер сериала
Про Бондарчука и Урсуляка
Вы работали с очень известными режиссерами. С кем как?
У меня, знаете ли, комплекс самозванца размером с Петропавловскую крепость. Я не из тусовки, учился не во ВГИКе и не на Высших сценарных курсах, никогда не торчал в профессиональных интернет-сообществах вроде «Сценарного цеха». В лицо из коллег меня мало кто знает, да и я почти никого. Поэтому каждый проект, каждую встречу с кем-то из «великих» я воспринимал как подарок судьбы и все время торопился чего-нибудь полезного нахвататься, пока не спалили и не прогнали. Ну и в сценарную копилочку персонажей, конечно, добавлял их всех, поскольку не снимать с них «копию» было бы просто преступно – настолько яркие, по-хорошему чокнутые люди. Многие из которых потом стали моими друзьями.
Фёдор Бондарчук на съемке «Сталинграда» – это был такой тайфун-подросток, сбежавший из школы стихийных бедствий. Смирно сидеть он мог только после собственной команды «Начали», а крикнув «Стоп!», срывался с места и до следующего кадра был одновременно в шести местах. То он старит каски с художником по костюмам, то спорит с реквизиторами об оружии, то танк паркует, то Волгу поджигает, то пепел гоняет по площадке.
При этом абсолютно очевидно, что делается какое-то невиданное по технологии кино и что все это у него абсолютно под контролем. А еще это человек, с которым ты понимаешь, что словосочетание «умереть со смеху» не фигура речи.
Сергей Урсуляк – абсолютный антипод. Внешне флегматичный, с острым как бритва языком. Кажется, что никогда и никуда не торопится. При этом не помню, чтобы хоть раз он куда-то опоздал или заставил себя ждать. На съемки он меня никогда не пускал (как, впрочем, и всех, кто не участвовал непосредственно в съемочном процессе), а вот на пробах его я был, и это совершенно потрясающий опыт. Ни одного слова из сценария я на них не слышал, это были просто разговоры с артистами о том, о сем, но в них было столько от будущей роли, что я просто диву давался. И самое главное, что меня всегда поражало в Урсуляке, – способность видеть абсолютно все кино покадрово до того, как он начинает его снимать. То есть человек точно знает, что хочет получить в сценарии, и добивается этого любыми средствами. Это жутко раздражает. Ты тут вроде как творишь, а он тебе дает проектную документацию: тут так надо, тут эдак. Нет, нельзя. Нет, вот так – и никак иначе. Пока ты поймешь, что у него в голове есть все кино, миллион раз обидишься, расстроишься, нажалуешься продюсеру и так далее, но потом ты смотришь фильм и понимаешь, что оно того стоило.
Сергей Урсуляк и Илья Тилькин
фото: личный архив
Дмитрий Месхиев – особый тип режиссера. Обстановка на съемках чаще всего напоминала старый анекдот про крокодильчиков. И если хочется милого интеллигентного общения, строго цензурной лексики, длинных разговоров о рисунке роли и сверхзадаче, и «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», это вот не к Диме совсем. Но у человека какое-то звериное чутье на правду существования. Этот человек с абсолютным кинематографическим слухом, и безумно интересно смотреть, как он эту фальшь отсекает. Ну и учиться не писать того, что он потом все равно отрежет.
Илья Тилькин и Дмитрий Месхиев
фото: личный архив
А вот Бахтиер Худойназаров, к сожалению, уже ушедший, был прекрасным, витающим в облаках художником. Романтиком, в котором любви было через край! Любовь на его проектах всегда и всех обволакивала. На площадке завязывались бесконечные романы, в кадре пылали страсти, за кадром всегда было тепло и вкусно… И это была такая сказочная, совершенно живописная мастерская уникального, ни на кого не похожего художника… Очень по нему скучаю.
Вас оскорбляет такое отношение?
Это забавно, но факт: в кинематографической семье сценариста часто воспринимают как сварливую свекровь, ревнующую свою «деточку» ко всем, кто посмел до нее дотронуться. А мы – просто любящие родители, желающие своему детищу прежде всего счастья. Наверное, нас иногда заносит, но, если найти с нами общий язык, будет только лучше.
Про метод
Мне Андрей Золотарёв рассказывал, что, по его ощущениям, сценаристы делятся на эндорфиновых и кортизоловых. Эндорфиновые – это те, кто кайфуют от процесса, им очень нравится то, что они пишут. Он же кортизоловый сценарист: может работать, если уровень стресса достигнет пикового показателя. Он сдает работу в срок только когда продюсеры выколачивают из него текст и угрожают. А вдохновение он черпает из договора о штрафах. А в какие сроки сдаете сценарии вы и как работаете?
Вы себя писателем не называете. Но такая амбиция в принципе существует? Всем же кажется, что сценарист – это нереализованный писатель.
По-моему, я вполне себе писатель, и очень даже реализованный. Большинство моих полных метров в первом драфте написаны как киноповести, и я это очень даже люблю делать. И в литературный сценарий вкладываюсь по полной. Говорят, меня легко читать.
Вы пишете образно: «сиреневый вечер, облака, похожие на зефир»? Или ваш сценарий – это действие, диалоги?
Нет, я как раз люблю «погулять по буфету» в ремарке, и меня за это дело режиссеры частенько ругают. Не говоря уже о вторых режиссерах, которым легко читать, но трудно считать. Но что поделать, если мне нравится писать хорошо, литературно. Особо раздраженным предъявляю любимую ремарку из «Пигмалиона» Бернарда Шоу: «Красота Элизы становится зловещей» – и предлагаю порадоваться, что у меня до такого не доходит.
Я, кстати, помню, как читала сценарии Шукшина и удивлялась, насколько они литература.
Илья Тилькин, Евгений Миронов и Юлия Хлынина
кадр со съемочной площадки сериала «Арсеньев»
Про ЭКО, евреев и русского путешественника
У вас скоро выйдет сериал «Арсеньев». Недавно как раз громко отмечался юбилей Юрия Соломина и снова рассказывали истории про то, как он играл русского этнографа и географа Владимира Арсеньева в фильме «Дерсу Узала», как мы получали «Оскар» вместе с японцами. Эта история способна заинтересовать и сегодняшнего зрителя?
Судьба Арсеньева трагическая: в последние годы жизни, а это был конец 1920-х, его подвергали идеологической травле, после смерти обвинили в шпионаже, жену расстреляли. Ваш сериал – история о том, как мы не ценим цвет нации?
В том числе. О том, что некоторые люди всю жизнь положили, чтобы быть полезными своей стране, но в конечном счете ничего от нее не получили. Как минимум при жизни. При этом такие люди, как Арсеньев, ничего и не требовали за свои труды, ничего не просили. Считали своим долгом тратить себя без остатка на дело, которое казалось им важным для страны, для будущего. И оставались на своем месте до конца.
То, что Арсеньева играет Евгений Миронов, мне кажется большой удачей.
Сложно говорить, что он его «играет». Мне кажется, последние пару лет он просто им живет.
А в другом новом фильме, «Голем», вы уже препарируете еврейскую тему.
Да, фильм про холокост. Это очень страшная история, произошедшая с членами моей семьи. У этого сценария сложная судьба. Были разные продюсеры, которые пытались его реализовать, но в конечном счете продюсерская компания «Среда», то есть Александр Цекало и Иван Самохвалов, взяли все на себя. Режиссер Саша Котт и оператор-постановщик Влад Опельянц сняли невероятно красивое, но очень тяжелое кино. Продюсеры считают, что нужно начинать судьбу этого фильма с какого-то большого фестиваля. Я с ними согласен. Так что пока картина ждет своего часа.
Дмитрий Чеботарев и Илья Тилькин
кадр со съемочной площадки сериала «Длинный протокол»
Еще один новый ваш проект – сериал «Длинный протокол». Я прочитала синопсис, в нем есть линия двух братьев: один мечтает о детях, но жена не может родить; другой, наоборот, не хочет детей и вообще устал от ответственности за семью. В условиях, когда принимается закон о запрете пропаганды чайлд-фри, вы не скользите по тонкому льду?
В этом фильме нет ничего, что могло бы указать на неопределенную позицию. Это история о том, как люди бьются за рождение ребенка, как соглашаются на любые риски, только бы он появился на свет. Какие чудовищные истории могут случаться в семьях, где люди не понимают, зачем им дети. Мне кажется, что никакого тонкого льда там нет, там есть здоровенный трехметровый арктический лед.
Тема ЭКО помимо этической сложная еще и с точки зрения медицинской, нужно в ней разбираться.
Мои дети родились с помощью ЭКО. Я знаю об этом довольно много и в открытую призываю пап и мам знать еще больше: как это происходит, чего это стоит, каковы риски. По-моему, это и есть осознанное родительство. Люди, которые на это решаются, идут в бой с открытым забралом, они знают, чем рискуют. А женщины совершают настоящий подвиг. Особенно когда делают несколько попыток. И какие-то разговорчики, косые взгляды на этих детей – это просто отвратительно. Но фильм не только и не столько об этом. Это классическая семейная драма, которую мне давно хотелось написать. Очень откровенный и личный разговор о семье, любви и вранье, которое, как всегда, все портит.
Будем ждать.
Заглавное фото: Анна Цветкова